Много прекрасных страниц написано лучшими людьми о Благодатном Воспитателе и Заступнике Земли Русской, Преподобном Сергии. Немало устных преданий хранится ещё в памяти народной, особенно среди странников безымянных; немало и пророчеств, и видений, связанных с этим Светоносцем, так же как и легенд, возникших со времени расхищения и надругательства над великою Святынею Русскою.
   И решили мы отобрать эти жемчужины, чтобы напомнить сердцу русскому о том Сокровенном и Неисчерпаемом Сокровище, которым оно владеет.
   Знали люди русские, что там, где ведут их Заветы и Знамя Преподобного, там и события отмечены будут победою — так оно и было. Но когда в сердце их затуманился Лик Владыки Пресветлого, события грозные обрушились на Землю Русскую — горькую чашу испил русский народ!
   Люди Земли Русской! Обратимся же снова к Его Светлым и суровым Заветам, сплотим сердца наши вокруг Преславного Водителя и Заступника нашего, подымем Знамя Видения Его дивного и, восхитившись духом, устремимся к новому подвигу, к новому строительству Страны Светлой!
   Отче Сергий Дивный, с Тобою идём, с Тобою победим!
   «Прости мне, великая Лавра Сергиева, если мысль моя с особенным желанием устремляется в древнюю пустыньСергиеву. Чту и в красующихся ныне храмах твоих дела Святых, обиталища Святыни, свидетелей праотеческого благочестия; люблю чин твоих Богослужений, и ныне с непосредственным благословением Преподобного Сергия совершаемых; с уважением взираю на твои столпо-стены, не поколебавшиеся и тогда, когда поколебалась было Россия; знаю, что и Лавра Сергиева и пустынь Сергиева есть одна и та же и тем же богата Сокровищем, то есть Божиею Благодатию, которая обитала в Преподобном Сергии, в Его пустыни, и ещё обитает в Нём и в Его мощах, в Его Лавре; но при всём том желал бы и узреть пустыню, которая обрела и стяжала Сокровище, наследованное потом Лаврою.
   Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошёл бы я в него на всенощное бдение, когда в нём с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их достигает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной.
   Отворите мне дверь тесной келии, чтобы я мог вздохнуть её воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий Преподобного Сергия, который орошён дождём слёз Его, в котором впечатлено столько глаголов Духовных, пророчественных, чудодейственных.
   Дайте мне облобызать прах её сеней, который истёрт ногами Святых и через который однажды переступили стопы Царицы Небесной... Ведь это всё здесь: только закрыто временем или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге...» Таковы слова, произнесённые Митрополитом Московским Филаретом, бывшим сорок лет настоятелем Сергиевой Лавры.
   Да, «это всё здесь», и Преподобный Сергий неотступно бодрствует над своей Обителью и над любимою им Россиею.

    По древнему преданию, главным образом, из сообщений Епифания, ученика Преподобного Сергия, первого его жизнеописателя, мы знаем, что Великий Светильник Земли Русской родился в 1314 году в семье именитых бояр ростовских Кирилла и Марии и был наречён во святом крещении Варфоломеем. Вотчина родителей Сергия находилась в четырёх верстах от Ростова Великого, по дороге в Ярославль.
   Несмотря на то, что родители его были «бояре знатные» и Кирилл, отец его, был любимым боярином князей ростовских и часто сопровождал их в путешествиях в Орду, жили они просто, люди были тихие и глубоко религиозные. Тот же жизнеописатель подчёркивает, что они были особенно «страннолюбивы» — помогали и охотно принимали у себя странников. И несомненно, эти-то странники, часто являющиеся выразителями начала ищущего, и особенно их зазывные рассказы, столь противоречащие обыденности, глубоко западали в душу впечатлительного отрока Варфоломея и от ранних лет наметили его судьбу.
   Семи лет Варфоломей, вместе с братьями, старшим Стефаном и младшим Петром, был отдан учиться грамоте в церковную школу, но грамота плохо давалась ему. Учитель наказывал его, родители огорчались и усовещали, сам же он со слезами молился, но дело вперед не двигалось, хотя он напрягал все силы к уразумению учения. И вот случилось чудо, о котором говорят все жизнеописания Преподобного.
   Однажды отец послал Варфоломея разыскать коней в поле. Мальчик во время поисков своих вышел на поляну и увидел под дубом «Старца-схимника, погружённого как бы в молитвенное созерцание». Варфоломей приблизился и молча стал в ожидании, когда Старец заметит его. И вот Старец обратился ласково к отроку, спросив:
   – Что тебе надо, чадо, от меня? — И Варфоломей, земно поклонившись, с глубоким душевным волнением, сквозь слёзы, поведал ему своё горе и просил Старца молиться, чтобы Бог помог ему одолеть грамоту.
   И под тем же дубом Старец стал на молитву, и рядом с ним Варфоломей. Окончив, чудный Старец вынул из-за пазухи ковчежец и взял из него частицу просфоры, благословил и велел ему съесть, сказав:
   – Сие даётся тебе в знамение Благодати Божьей и уразумения Святого Писания, не скорби более, чадо моё, о грамоте, ибо отныне даст тебе Господь разум в учении.
   Сказав это, Старец хотел удалиться, но благодарный Варфоломей молил его посетить дом его родителей. С честью приняли странника благочестивые Кирилл и Мария. За трапезой родители Варфоломея рассказали многие знамения, сопровождавшие рождение сына их, и Старец пояснил им, что сыну «надлежит сделаться обителью Пресвятой Троицы, дабы многих привести вслед себе к уразумению Божественных Заповедей». После этих пророческих слов чудный Старец удалился.
   С этого времени в Варфоломее как бы проснулось предчувствие предстоящего ему Подвига и он всею душой пристрастился к богослужению и изучению священных книг. Оставив сверстников с их развлечениями, он весь ушёл в свой нарождавшийся духовный мир.
   Рассказы странников, чтения житий Святых, примеры, которым уже от ранних лет пытался он подражать, ибо, по словам жизнеописателя, он соблюдал не только умеренность во всём, но даже подвергал себя всякого рода лишениям, чем причинял немало забот и опасений своим родителям, — всё это слагало характер будущего великого Подвижника и воспитателя народного духа.
   Итак, за годы отрочества и ранней юности в нём неуклонно накоплялось стремление и назрело решение уйти из мира, в Мир Высший, Мир общения с Силами Светлыми. Уже к порогу юности ясно наметился в нем будущий отшельник и инок. Не потому ли, что живая связь с Силами Высшими от младенчества пребывала в сердце его? Откуда знамения? Откуда Старец дивный?
   Возможно, что и сама жизнь того времени, со всеми её насилиями, жестокостью, лишь укрепляла его мысли на уходе, на подвиге. Возможно, что не просто мысли о спасении своей души поглощали его. Возможно, что тайный голос устремлял его на Подвиг поднятия духа народа и спасение Земли Русской? Ведь не мог он забыть пророчества чудного Старца!
   Около 1330 года отец его потерял почти всё своё состояние в силу многих причин, но главным образом от очередного страшного набега татарской рати, истребившей почти весь Ростов огнём и мечом; об этом набеге упоминает и Епифаний. Кроме того, по причислению Ростовского княжества к Московскому, воеводы великокняжеские во время своих объездов за сбором пошлины в полуразорённый Ростов отличались крайней алчностью и жестокостью.
   Будучи разорён до крайности, Кирилл решил покинуть родной город и со всею семьёй перешёл в Радонеж (в 12 верстах от нынешней Лавры), удел, оставленный Иваном Калитою сыну своему Андрею. В то время владельцы, желая заселить дикий и лесистый край, старались привлечь к себе население других областей и давали пришедшим большие льготы, так поступал и Андрей. Кирилл получил в Радонеже поместье, сам служить уже не мог по старости, его замещал сын Стефан, женившийся ещё в Ростове; женился и младший сын Кирилла — Пётр, один Варфоломей продолжал прежнюю жизнь — жизнь инока в миру. И, несмотря на своё всё возрастающее стремление к отшельничеству, к суровому Подвигу, он уступил просьбе родителей и остался с ними «покоить их старость».
   Епифаний особенно подчёркивает его отношение к родителям, указывая, что он оставался сыном послушным, и факты жизни подтверждают это. Он твёрдо и неуклонно шёл намеченным Путём и при всех обстоятельствах оставался верным себе, но был чужд всякому насилию; эта черта сказывалась в нём особенно ярко от ранней юности, и она же помогла ему вместить и послушание воле родительской.
   Но Силы Высшие, бодрствовавшие над избранником своим, просто и без насилия привели его к назначенному. Родители недолго задержали юного подвижника. Скоро сами удалились в Хотьковский монастырь и очень скоро там умерли, как раз ко времени, когда Варфоломей вышел из юношества и окрепший организм его мог уже выдержать суровости пустынного жития. Варфоломей мог осуществить заветное желание своё.
   Оставив имущество брату своему Петру, отправился он к брату Стефану, который к этому времени овдовел и тоже принял монашество, и убедил его вместе отправиться на трудный подвиг, на «взыскание места пустынного». Этим было им положено начало нового, необычного Подвига.
   Братья выбрали возвышенное место в дремучем лесу, носившее название Маковец, находившееся в 30 верстах от
Радонежа, недалеко от речки Кончуры. Здесь впоследствии возник славный Троицкий монастырь. Место это поражало своей красотою, и, как летопись утверждает: «Глаголет же древний, видяху на том месте прежде свет, и инии огнь, а инии благоухание слышаху». Тут братья поселились и поставили два сруба: один для церкви, другой для жилья.
   Митрополит Феогност, к которому они отправились пешком в Москву, благословил их и послал священника освятить церковь. Церковь освятили во имя Святой и Живоначальной Троицы. Так было положено начало выполнению пророчества таинственного Схимника.
   Но Стефан недолго выдержал тяготу пустынного жития и ушёл в Московский Богоявленский монастырь. Варфоломей остался один. Вначале изредка заходил для совершения богослужения старец Митрофан, который затем и постриг его
в иноческий чин под именем Сергия.
   Затем начались дни, месяцы и годы полного одиночества, погружения в жуткое безмолвие пустыни, и кто может сказать про все борения и все возвышения духа его? Кто перечтёт все испытания страхом, пустынною жутью, голодом, подчас и унынием и, главным образом, борьбу с невидимыми тёмными силами?
   Эта борьба с тёмными силами отмечена во всех Учениях под разными наименованиями, и ни один из вступивших на путь духовного совершенствования не может избежать её. И, конечно, человек восходящий чувствует гораздо глубже этот натиск. Он должен единою мощью духа отражать натиск тёмных сил, сильных уловками своими. Борьба эта является как бы преддверием приближения к Миру Огненному. Все подвижники прошли через ступени этой борьбы.
   Приступая к подвижничеству духовному, никто не может пребывать в непрестанном восхищении духа, ибо не выдержала бы плоть его, особенно же в первые годы, потому за высоким подъёмом неминуемо следует уныние и даже острая тоска. Но на падения эти нужно смотреть как на самозащиту и подготовление к следующему, ещё большему возношению.
   Лишь при неуклонном стремлении, при строжайшей дисциплине духа, с годами устанавливается внутреннее равновесие и каждый подвижник находит свою меру постоянного горения, иначе говоря, устанавливается непрестанный ток общения с Силами Высшими.
   К этой борьбе с тёмными искушениями, к этому закалу, необходимому для Высшего Общения, в полной мере приобщился и Сергий. Даже таким избранным приходится обуздывать свою природу в борьбе с тёмными силами, которые тем сильнее нападают, чем ярче горит в подвижнике сила, противоположная им. Несомненно, это было труднейшее время, требовавшее громадного напряжения духовных и телесных сил.
   Он не имел Учителя в своей духовной жизни. Иерей Митрофан, постригший его, вряд ли мог ознакомить его с чуждым ему самому Подвигом. Возможно, что до некоторой степени он руководствовался «Наставлением пустынникам», составленным Святым Василием, но вернее предположить, что он сам находил свой Путь и мужественно и бестрепетно отражал все нападения, все страшные видения единою мощью молитвы сердца.
   «Представим себе, — пишет Рогович в своем очерке «Сергий Радонежский», — обстановку такого ночного одиночества в глухую зимнюю пору: в малой келии полутемно и отовсюду дует пронизывающим зимним холодом, ветер свищет и стонет в трубе и ударяет порывами в окна и стены, издали подвывают волки, подбирающиеся к человеческому жилью, а в окна, из мрака ночи, словно заглядывают какие-то искажённые, страшные, злобные лица; из воя ветра порою выделяются дикие раскаты хохота, угрожающие голоса; кругом мрак и сознание полного одиночества, а молодой инок стоит перед святыми иконами в напряжённой молитве, — такое умиление души побеждает и страх, и усталость, и ощущение холода. После короткого сна трудный рабочий день, и так однообразно вереницею тянутся короткие зимние дни и бесконечные ночи».
   Епифаний передаёт, как Преподобный сам рассказывал своим ученикам о мучивших его видениях. Как однажды он в «церквице» своей стоял на всенощном бдении, и вот раздался треск, и стена церковная расступилась, и через расселину вошёл сам Сатана, а с ним «полчища бесовские» в остроконечных шапках и с угрозами как бы устремились на него. Они гнали, наступали на него и грозили ему, но он молился и продолжал начатое им бдение, повторяя: «Да воскреснет Бог и да расточатся враги Его». И бесы так же внезапно исчезли, как и появились.
   В другой раз Сергий был в келии своей, и вот раздался сильный шум от несущихся сил бесовских, и наполнилась келья его змеями, а полчища бесовские окружили хижину его, и слышен был крик:
   – Отыди, отыди скорее от места сего! Что хочешь обрести здесь... или не боишься умереть здесь от голода? Вот и звери плотоядные рыщут вокруг тебя, алчущие растерзать тебя, беги немедленно!
   Но Сергий и на этот раз остался твёрд и мужественно отражал их молитвою. Внезапно проявившийся необычайный Свет рассеял полчища тёмных.
   Видимо, он более всего подвергался искушению «страхованиями», другие искушения чужды были его чистоте душевной. Но, как мы видим, и с этими «страхованиями» он скоро совладал ясностью духа и великою верою в Силы Высшие, хранившие его; об этом свидетельствует вскоре начавший появляться, вслед за натиском тёмных, необычайный Свет, который и рассеивал полчища бесовские.
   Но и в эту пору жутких испытаний и закалки духа были у Сергия и Светлые явления, не все они были записаны, но сохранилось предание об одном, весьма характерном и связанном уже с Богоматерью. «Так, однажды Сергий хотел прочесть о Житии Богородицы, но порыв ветра потушил лампаду. Тогда Сергий настолько воспылал духом, что книга просияла Светом Небесным и он мог прочесть и без лампады».
   Совладал он и со страхом перед дикими зверьми. Так, по Никоновской летописи, у него был лесной друг. Однажды Сергий увидел у порога келии своей огромного медведя, ослабевшего от голода. Пожалел его и принес из келии краюшку хлеба. Мохнатый пришелец мирно съел и потом часто стал навещать его. Сергий делился с ним скудным запасом своим, и медведь стал ручным; так закалялся Дух Преподобного к предстоящему ему Подвигу Воспитателя духа народного и Строителя Земли Русской.
   «Какие тайны подвигов скрыла непроходимая чаща соснового бора, вкарабкавшегося по тому холму, на котором поселился чудный отшельник? — вопрошает в своём очерке В. Никаноров. — Сколько было невыразимой красоты в этой жизни, всё содержание которой можно объять одним словом «Бог»...
   Ни одна живая душа не пробиралась ещё в таинственное уединение. Никого не было между пламенеющим духом, рвавшимся к Богу, и взирающим на славный Подвиг... Словно костёр неугасимый зажёгся тогда в дремучем лесу, на этом месте Сергиевом».
   Самая высшая из молитв — это непрестанное удивление Творцу — больше всего наполняла душу Преподобного Сергия. Но была у него ещё одна молитва.
   «Бог и Родина» — вот то, что двигало жизнью и судьбою Преподобного Сергия... и эта любовь дала ему возможность так совершенно, до конца, исполнить заповедь Господню о любви к людям.
   По-видимому, недолго пробыл Сергий в полном одиночестве, ибо тот же Епифаний повествует: «Пребывшу ему в пустыни единому единствовавшу или две лете, или боле, или меньши, неведь, Бог весть». Слухи о его подвижническом житии скоро разнеслись по окрестности, и стали навещать его люди, прося назидания и совета во всех делах своих; и никого не отпускал юный подвижник без утешения, без слова ободрения и вразумления.
   Наконец, пришли к нему и желавшие подражать ему в подвиге жизни и просили принять их в число учеников его. Сергий проницательно разбирался в их побуждении и душевном складе.
   Никогда не отказывал искренно искавшим Подвига, лишь предупреждал их о трудности пустынного жития и о страхах, оборевавших новичков; он говорил им:
   «Приемлю вас, но да будет известно каждому из вас, что если пришли работать Богу и хотите здесь со мною безмолвствовать, то уготовайте себе претерпеть беды, и печали, и нужды, и недостаток; ибо многими скорбями подобает нам внити в Царствие Небесное... Но не бойся же, мало стадо, я верю, веруйте и вы, что Господь не предаст вас до конца искушёнными быть против ваших сил. Ныне печалью исполнены будем, а завтра печаль наша радостью будет и преизбудет, и никто не может взять радости нашей. Дерзайте, дерзайте, люди Божии!»
   Замечательно, как часто мы встречаем в его словах, обращённых к ученикам и приходящим к нему, слово «радость». Оно звучит и в наставлении к труду, и в молитве, исполненной радости духа, и в радости несения Подвига. Не этот ли призыв к радости, не эта ли радость, полагаемая им в основание всякого действия, и привлекала к нему столько сердец и впоследствии сделала его Обитель средоточием духовной Культуры, опорою и прибежищем во все тяжкие минуты Земли Русской?
   На первых порах пустынножители не руководствовались никакими правилами или уставами, но имели перед собою лишь живой пример истинного подвижничества в лице своего основоположника. Когда собралось к Сергию до двенадцати учеников и было построено двенадцать отдельных келий, то вокруг всего застроенного пространства поставили высокий деревянный тын с вратами для безопасности от диких зверей, и тихо потекла жизнь отшельников в новоустроенной Обители.
   Из первых учеников Преподобного известны: Сильвестр (Обнорский), Дионисий, Мефодий (Песнощский), Симеон Экклезиарх и Исаакий Молчальник, Макарий, Андроник, Феодор, Михей и другие.
   Как сказано, образцом всевозможного труженичества и подвигов для вновь прибывших был сам Преподобный: носил воду с двумя водоносами для братии, молол ручными жерновами, пёк просфоры, варил квас, катал церковные свечи, кроил и шил одежду, обувь и работал на братию, по выражению Епифания, «как раб купленный». Летом и зимою ходил в той же одежде, ни мороз его не брал, ни зной, и, несмотря на скудную пищу, был очень крепок, «имел силу против двух человек» и ростом был высок.
   Был и на службах первым. В промежутках между службами была введена им молитва в келиях, работа в огородах, шитьё одежды, переписывание книг и даже иконописание. Для совершения литургии в дни праздничные приглашали из ближайшего села священника.
   Приходя в церковь к полунощнице и расходясь по келиям после вечерни, братии земно кланялись друг другу и обменивались целованием, заповеданным Апостолами. По уходе братии в келии, в Обители воцарялась тишина, нарушаемая разве воем диких зверей, нередко приближавшихся ночью к самой ограде Обители, или же тихим пением псалмов бодрствующего брата.
   В келиях своих иноки большую часть времени проводили в чтении Священного Писания и в молитве, прекращая всякое сношение с братией, следуя примеру самого Преподобного. Таковы были основные порядки в новоучреждённой Обители, исключавшей всякое нарушение законов нравственной чистоты жизни человека.
   Будучи основоположником нового иноческого пути, Преподобный Сергий не изменил основному типу русского монашества, как он сложился в Киеве XI века, но в его облике проступают ещё более утончённые и одухотворённые черты. Кротость, духовная ясность, величайшая простота являются основными чертами его духовного склада. При непрестанном труде, мы нигде не видим поощрения суровости аскезы, нигде нет указаний на ношение вериг или истязание плоти, но лишь непрестанный, радостный труд, как духовный, так и физический.
   Так из пустынника, созерцателя, Сергий вырастал в общественного деятеля и готовился неисповедимыми путями к роли государственной. Росла с ним и его Обитель, которой было суждено сыграть огромную историческую роль по распространению духовной культуры и укреплению Государства Русского.

Е. И. Рерих (из книги  «Знамя преподобного Сергия Радонежского»)