Философия как наиболее абстрактная наука находится на пределе знания.
Отсюда – попытки выразить ее специфику через обозначение того, чем она не
является. Ведь, как установил еще Парменид, «отрицательные определения подобают
началам и границам» [Фрагменты 1989, 278]. При рассмотрении предметности
философии исключительно трудной и важной задачей является проведение
демаркационных линий между нею и наукой, а также между нею и религией и
теологией. Бертран Рассел назвал философию ничейной землей, расположенной между
наукой и теологией и «подвергающейся атакам с обеих сторон» [Рассел 2002, 6].
Это утверждение – больше, чем яркий образ, обходящий трудность определения
философии. Оно выражает также существо дела, состоящее в том, что философия
имеет двуединую природу: одной частью она родственна науке, другой частью –
религии. Она апеллирует к разуму, является особого рода знанием о мире, и это
роднит ее с наукой. И в то же время философия есть особого рода отношение к
действительности, образ жизни, убеждение, верование, она занимается
аксиологическими проблемами, которые суть скорее дело выбора, чем знаний, и это
роднит ее с религией и теологией.
1. Многообразие определений философии распределяется между двумя
выделенными выше крайностями, упираясь, с одной стороны, в науку, а с другой –
в религию. Как пишет В.С.Соловьев, «прежде всего мы встречаемся с двумя
главными, равно друг от друга отличающимися понятиями о философии: по первому
философия есть только теория, есть дело только школы; по второму она есть более
чем теория, есть преимущественно дело жизни, а потом уже школы. По первому
понятию философия относится исключительно к познавательной способности
человека; по второму она отвечает также и высшим стремлениям человеческой воли,
и высшим идеалам человеческого чувства» [Соловьев 1988, 179]. Сам Соловьев
исходил из идеала целостного человека в единстве его познавательных, волевых и
эмоциональных способностей, а также из идеала цельного знания в единстве его
теоретических, нравственных и эстетических аспектов. Отвлекаясь от конкретных
учений Соловьева, следует признать, что он несомненно прав в одном: специфичным
для философии, для понимания ее своеобразия является не
познавательно-теоретическое отношение к миру и не практически-ценностное
отношение к нему, а их единство, связь, синтез. Поиск адекватных форм такой
связи составляет собственное дело философии, ее основное усилие, которое
отличает ее от ближайших соседей – науки и религии – и определяет характер
отношения к ним.
Одним из труднейших и, быть может, самым неприятным из вопросов, которые
обращены к человеку, профессионально занятому в области философии, является
вопрос о том, для чего нужна философия. Обычный и наиболее убедительный ответ состоит в том, что философия учит
правильно (логически строго, методически последовательно, критически и т.д.)
мыслить. Его предпочитают те специалисты, которые понимают философию как род
познания. Философы-моралисты добавляют к этому, что философия учит достойно
жить, задает правильный порядок ценностей. Оба этих утверждения верны, но не
специфичны.
Философия, конечно, учит правильно мыслить. Она даже определяется некоторыми
авторами как мысль о мысли. Однако правильно мыслить учит не только философия.
Скажем, наряду с философской логикой существует еще математическая логика.
Кроме того, каждая наука является своей собственной школой мысли и чаще всего
обходится без прямой опоры на философию. Далее, философия непременно включают в свое содержание этику и доводит свое
понимание мира до формулирования (а часто и культивирования) этико-нормативных
программ деятельности. Она имеет претензии учить правильной жизни. Но не одна
философия учит правильной жизни. Есть еще религиозная этика, в первую очередь
она. Есть еще то, что называется прикладной этикой. Есть традиционно
складывающиеся и поддерживаемые обычаем каноны поведения. Существуют и другие
факторы, которые формируют привычные представления и поведенческие схемы того,
что считается правильной, достойной жизнью. Голос философии в данном случае не
является ни исключительным, ни привилегированным.
Специфика философии заключается не в том, что она исследует канон мышления.
И не в том, что она формулирует программу достойной жизни. Она состоит в
соединении одного с другим. Философию интересует такое знание о человеке,
которое может быть трансформировано в его поведение, еще точнее: которое может
иметь для него прямой жизненаправляющий смысл. Философия имеет дело с
нравственным, ценностным содержанием человеческой жизни, но только в той мере,
в какой оно может быть разумно осмысленно и рационально аргументировано, в
какой оно связано с ориентированным на истину познанием и вытекает из него. В
предметное поле философии входят и изначально-объективные и конечно-целевые
основы бытия, но и то и другое только в аспекте разумно-ответственного
существования человека и в качестве моментов такого существования. Скажем,
начальными основами мира занимаются и частные науки, когда, например, они
исследуют происхождение вселенной или генетические основы живого. Философов в
отличие от них интересует не вообще мир, а «умное место» в нем, такие
первоосновы бытия, которые могут быть только помыслены и нацеленность на
которые составляет единственную достойную основу разумного способа поведения.
Что касается конечных целей человека, в особенности вопросов о его посмертной
судьбе, то они составляют сферу особого интереса религии. Философия же рассматривает
их в той мере, в какой они зависят от собственных, обусловленных истинными
знаниями суждений и действий самого человека. Словом, располагаясь между наукой
и религией, философия соединяет начальные основы сущего, которые открываются в
познании, с конечными целями человеческого существования, которые формируются в
качестве нормативной программы.
2. Считается, что слово «философия» придумал Пифагор для обозначения того
дела, которое именуется так вплоть до настоящего времени. Себя он назвал
философом (любителем мудрости) или лучше сказать: всего лишь философом в
отличие от тех, кого прозвали мудрецами (Семи Мудрецов). И к нему же восходит
ставшее классическим выделение трех образов жизни – чувственного, практического
и созерцательного. По мнению Пифагора, созерцательный образ жизни свойствен
философам, в силу чего они являются людьми самыми счастливыми. Философия
возникла не просто как новый род занятий. Она несла с собой новое понимание
жизни, новый порядок ценностей. Философско-созерцательный образ жизни не был
тождествен бездеятельности. Он был связан с утверждением особой – мыслительной,
познавательной, теоретической – формы деятельности.
Философия рассматривала в качестве самоценной формы жизни такое деятельное
существование, которое основано на правильных суждениях и может быть оправдано
перед разумом. Это было общее убеждение всей античной философии, а не только ее
отдельной школы, связанной с именем Сократа, хотя в ней оно получило наиболее
последовательное выражение. Оно было свойственно и Аристотелю, и Эпикуру, и
стоикам. Даже школы этического гедонизма, хотя и на свой особый манер,
признавали самоценность философии. Философия связывала божественную мудрость в
ее максимально возможной для человека степени с активностью разума и как
источника истинных знаний и как руководящего начала в системе мотивов
деятельности.
Древние расчленяли философию на физику, этику и логику. Это не только три
части (аспекта) философии; они представляют собой также три вехи ее античной
истории. Античная философия началась как натурфилософия, получила развитие как
полисная этика и завершилась как логика. Соответственно этим содержательным
акцентам менялись также доминанты философски совершенного образа жизни:
первоначально он отождествлялся с натурфилософским знанием, затем, начиная с
софистов и Сократа, – с разумной организацией жизни в форме совершенного
полиса, а в послеаристотелевской философии – с философской мудростью в
собственном смысле слова.
С точки зрения понимания сути античной философии и ее особого места в жизни
человека неоплатонизм является особенно показательным. В случае Плотина сама
философия выступает в качестве совершенной человеческой практики. Речь шла уже
не о том, что совершенство достигается через посредство философии, а в том, что
она, философия, сама и есть воплощение совершенства, счастье в его высшей
форме. Счастье, считает Плотин, нельзя связывать с публичной деятельностью,
вообще с поступками. Оно «порождается деятельностью души, суть которой –
мышление; именно оттуда и возникает счастье» [Плотин 1996, 30]. Плотин
предлагает свою философию в качестве пути к счастью. Теперь уже ясно, что нужно
делать, чтобы достичь божественных высот, – нужно стать философом в
плотиновском значении и содержании этого термина. Созданная Плотином картина
мира включала в себя его философию в качестве вершины, единственного
нравственно достойного способа существования. Тем самым философия постулировала
себя в качестве самодовлеющего занятия. Она потеряла интерес к миру хотя бы как
к базису, делающему возможным ее собственное существование.
3. Постантичное развитие философии, оформившееся в особый этап,
получивший впоследствии название средневекового, существенным образом связано с
религией и теологией. Отношение между ними в целом характеризуется формулой,
согласно которой философия оказалась в подчинении у теологии. Если даже не
соглашаться с широко принятой, выработанной еще в средневековье квалификацией
философии как служанки богословия, несомненным является то обстоятельство, что
в отношениях между ними в ту эпоху на первом месте стояло именно богословие, а
философия была от него зависима. Философия стала религиозной. Она разворачивала
своё содержание в рамках священного писания, признание истинности которого
считалось условием адекватного философского познания.
Возникает вопрос: почему философия попала в услужение теологии?
Обычно, когда говорят о соотношении философии и теологии в рамках христианства,
обращают внимание на то, что теология нуждалась в услугах философии для того,
чтобы дополнить веру знанием, перевести христианские откровения на
научно-доказательный язык и тем самым более прочно, надёжно закрепить их в
общественном сознании. Это объясняет, зачем теологии и церкви понадобилась
философия. Ну, а философия — она-то зачем согласилась на такую роль? Поставив знания
на службу религиозной вере, не изменила ли она сама себе? В действительности у
философии были свои собственные причины для того, чтобы находиться в пристяжке
с теологией, принять отведенную ей служебную роль. Античная философия умерла
своей естественной смертью. Эдикт Юстиниана от 529 г. о закрытии Афинской
Академии был лишь констатацией этого факта.
Философия подписала себе приговор тем, что отказалась от своего
предназначения быть школой мудрости, освещать знанием путь к нравственно
достойной жизни. Она осталась без собственного предмета и без внимания со
стороны общества, даже без того внимания, которое приобретает форму насмешки.
Постантичная философия, следовательно, была возможна только в той мере, в какой
она была способна предложить новую общезначимую утопию, другое понимание
мудрости и пути к ней. Философия не смогла решить эту проблему собственными
средствами. Недостающее ей смысложизненное начало философия нашла в
христианской религии. Точнее даже сказать, не она нашла, а ее нашли. Средневековый
симбиоз философии и религии сложился прежде всего как движение со стороны
религии, точнее говоря, со стороны церкви, которая оформилась и как вероучение
и как религиозный институт и которая тем самым распространила свою власть также
на интеллектуальную сферу.
Христианская религия с её утопией посмертного воздаяния и
райского счастья оказалась для философии спасительной. Последняя нашла в ней
точку приложения и смысл своих познавательных устремлений. Через церковь
философия вышла из самоизоляции, вернулась в общество в качестве жизненно
значимой интеллектуальной силы. Поэтому не совсем точным, по крайней мере,
неполным является утверждение, что философия находилась в услужении у теологии.
Она действовала в паре с ней. В рамках средневекового мышления теология была
утопическим продолжением философии. Теология взяла на себя ответственность за
всю ту проблематику, которая определяла моральный пафос и высшее моральное
предназначение философии, оставив на долю последней ее интеллектуальное
обслуживание. С некоторым огрублением можно сказать: вопросы о смысле и целях
деятельности, задающих перспективу человеческого бессмертия, стали компетенцией
теологии, вопросы о доступных человеку средствах их достижения – компетенцией
философии. Если исходить из античного представления о трёхчастной структуре
философии, то метафизика и этика попали в преимущественное ведение теологии
(исследовательские перспективы философии были здесь жёстко и прямо ограничены
догмами религии), а логика стала почти синонимом философии. Философ предстал в
качестве схоласта.
Взаимоотношения философии и теологии в средневековом мышлении,
разумеется, не ограничиваются тем, что сказано выше. Они были намного богаче.
Мы подчёркиваем лишь один и весьма существенный момент: философия в системе
общественного сознания европейского средневековья заняла иное место, чем это
было в античную эпоху, и это решающим образом зависело от того, какую роль она
играла в удовлетворении тех духовных запросов людей, которые связаны с высшими
целями и ценностями, поисками совершенных форм жизни. Если в античности философ
представал в качестве человека, блаженствующего в равном самому себе состоянии
духа, будь то первая эвдемония Аристотеля, атараксия Эпикура, апатия стоиков, –
то теперь он явился в образе ученого схоласта.
4. Философия Нового времени ориентирована на рациональность, на
познание природы, эксперимент, она выступает по преимуществу как научная
методология. Её новый статус определяется тем, что если в прежнюю эпоху она
работала в паре с теологией, то теперь – в теснейшем союзе с наукой. Еще более
существенно то, что совершенно иным стал сам характер связи философии с наукой
по сравнению с тем, чем была ее связь с религией и теологией. Религия и
теология возникают и существуют по своим законам, мало зависящим от философии:
кто бы и как бы ни доказывал, что античная философия содержала в себе
предпосылки монотеизма, вела к нему, несомненным фактом является то, что ни
Моисей, ни Иисус Христос никакого отношения к античной философии не имели,
первый жил намного раньше, чем возникла греческая философия, а второй остался в
стороне от нее до такой степени, что даже не слышал о ее существовании. Что же
касается науки, то она возникает через посредство философии и в некоторых своих
существенных частях из самой философии. Многие выдающиеся философы этой эпохи
были также выдающимися учеными, а ученые очень долго именовали свои
исследования философскими.
Философия стояла у истоков современной науки, явилась ее
теоретической санкцией и духовным базисом. Она, во-первых, обосновала идею,
согласно которой природа является последней реальностью в том смысле, что
содержит свою причину в себе и подчиняется неизменным (никем не отменяемым)
законам. Во-вторых, сформулировала идею научного метода как всеобщего пути к
знанию – пути, доступного всем людям, поскольку они обладают разумом.
В-третьих, наметила перспективу общественного прогресса, способного не просто
решить экономические и социальные проблемы, а придать жизни научно
организованную форму, реализующую неограниченные возможности человека. Словом,
философия подняла науку на уровень деятельности, способной реализовать
смысложизненные цели человека в их этически предельной завершенности. Если
иметь в виду философский образ науки, место, которое последняя не без помощи
философии заняла в системе человеческой жизнедеятельности, то можно сказать
так: наука стала этико-аксиологическим продолжением философии, подобно тому как
в предшествующую эпоху таким ее продолжением являлись религия и теология.
5. Философия Нового времени начинается с убеждения в
освободительной силе знаний. Ф.Бэкон, один из её родоначальников, написал
«Новый органон», который в отличие от старого (аристотелевского) органона,
вдохновлявшего средневековую схоластику, ориентировал на познание природы,
опытную науку. И он же написал «Новую Атлантиду», изображающую счастливую
страну, где люди благоденствуют благодаря тому, что они через науку овладели
силами природы. И когда Маркс в своем знаменитом одиннадцатом тезисе о
Фейербахе провозглашает: «Философы лишь различным образом объясняли мир, задача
же состоит в том, чтобы изменить его», то он говорит ту простую вещь, что
наступил час воплощения идеалов философии. Изменение мира, которое приводит его
к идеальному, совершенному состоянию, как раз и было этической сверхзадачей
научно ориентированной философии.
Переход к Новому времени озарен коммунистическими утопиями,
свойственный ему прогресс вдохновлен идеалом Просвещения. Конец Нового времени,
если считать таковым ХХ век, получил отражение (подчеркнем особо: почти
реалистическое отражение) в антиутопиях. Ирония истории заключается в том, что
именно утопические идеалы, воплотившиеся в действительность, обернулись
антиутопией. Несомненный и философски значимый факт заключается в следующем.
Новоевропейская цивилизация достигла колоссальных, просто фантастических
успехов в овладении силами природы, умножении производительных сил общества,
материальном благоустройстве жизни, таких успехов, которые превзошли все
ожидания прошлого. Но это не сделало людей счастливыми. Успехи научного разума
не трансформировались в разумность человеческого общежития. Материальный
прогресс не привел к преодолению социальных конфликтов и духовно-нравственных
деструкций. Словом, ставка философии на достижение совершенного состояния
человека и общества через научно-технические успехи, рационально обоснованное
преобразование внешних условий жизни, эта ставка оказалась битой.
Наука и техника достигли невероятных успехов, их будущие успехи
наверняка окажутся еще более грандиозными. Наука и техника могут многое, очень
многое, но они не спасут мир – вот истина, с которой столкнулась сегодня
философия и которую она начинает осознавать как свой печальный исторический
урок. Делез и Гваттари в своей работе «Что такое философия?» пишут о том, что
«философия и наука идут противоположными путями» [Делез, Гваттари 1998, 162]. В
такой резкой форме данное положение вряд ли можно принять, но значительная доля
истины в нем есть. Философия начинает осознавать, что она не может свою
нравственную, духовно-освободительную миссию перелагать на науку.
6. Философия в настоящее время вновь оказалась на распутье, и
связано это с необходимостью найти новую основу для соединения двух ее
важнейших аспектов – познавательного и аксиологического. Если средневековый
опыт союза философии и теологии закончился осознанием того, что решение
этико-аксиологических проблем не может быть делом одной веры и требует опоры на
твердые знания и активную миропреобразовательную деятельность, то развитие
философии в опоре и теснейшем союзе с наукой в Новое время привело к выводу,
что такого решения нельзя добиться также и в рамках и средствами одного лишь
познавательно-технологического прогресса. Об этих исторических шараханьях
философии из одной – религиозной – крайности в другую – научную – хорошо сказал
наблюдательный О.Шпенглер: «Некогда философия была служанкой
наипотустороннейшей религиозности, теперь же возникает такое ощущение, что
философия желала бы быть наукой, а именно критикой познания, критикой природы,
критикой ценности… философия зависает между религией и специальной дисциплиной,
и оказывается в каждом случае определенной по-разному, в зависимости от того,
имеет ли автор в себе что-то от святителя и провидца или же является чистым
специалистом и техником мышления» [Шпенглер 1998, 319].
Философ – не чистый специалист. И философ – не священник.
Философия, конечно, не может не опираться на науку, не отталкиваться от ее
твердой почвы. Но она тем не менее не наука, а если и наука, то в каком-то
особом (широком, переносном, одной ей свойственном) смысле. Философия не может не
двигаться, не подниматься в направлении, где она неизбежно упирается в религию.
Но она при этом, разумеется, не может стать религией. Если философия не может
быть наукой, так как она движется в направлении религии, то она не может быть
религией, так как основывается на научном познании. Были философские учения,
которые осознавали себя в качестве научных, тем не менее они не были таковыми –
им недоставало для этого необходимой для науки фактичности и достоверности.
Были философские учения, которые именуются религиозными, но и они в строгом
смысле слова не являются религиозными, ибо им недостает необходимой для религии
парадоксальности, тайны, чуда. Если говорить не об обозначении, а о существе
дела, философия не может быть ни научной, ни религиозной. Она может (и должна!)
быть философской.
Философия потому и является философией, что она работает в
промежутке между фактами науки и тайной откровения, необходимостью природы и
мистикой жизни. Философия – сугубо человеческое дело. Ее назначение заключается
в том, чтобы в рамках социоприродной необходимости и сквозь нее прокладывать
путь к предельным высотам нравственного совершенства. Где сегодня проходит этот
путь – вот вопрос, который стоит перед современной философией.
С таким диагнозом согласятся не все. Сегодняшняя картина
философских поисков разнообразна. Совсем нетрудно найти специалистов, которые
продолжают верить в духовный потенциал науки, связывая свои надежды с новым
этапом научно-технологического развития, в частности, с перспективами
усовершенствования природы человека. Другой, все более расширяющийся, особенно
в нашей стране, тренд философских размышлений связан с попытками найти новые
основания и аргумент для союза с теологией. Постмодернистскую линию в ее
позитивной части можно понять как стремление переориентировать философию на
искусство и литературу, чем в значительной мере определяются ее язык и
тематика. Все эти опыты в конкретных их вариантах могут быть очень интересными,
содержать ценные философские достижения и открытия. Однако как общие направления
они не соответствуют тому вызову, который объективно брошен философии, и вряд
ли способны вывести ее из кризиса и интеллектуального захолустья.
Сегодня, на мой взгляд, философия уже не может прятаться и
прикрываться наукой, теологией, искусством. Она должна явиться обществу сама по
себе, в полном сознании своей исключительной ответственности. Это она сможет
сделать, если вспомнит, что ответственна не просто за истину, а за такую
истину, которая одновременно является долгом, обозначает достойный путь жизни.
Если, оставаясь родом познания, выступит одновременно образом жизни. При этом
речь идет не просто об усилении внимания к этике, а прежде всего и главным
образом о моральном пафосе и предназначении философии в целом.
7. Говоря о предназначении философии, следует иметь в виду еще
одну альтернативу в понимании предмета философии (наряду с альтернативой:
познание – образ жизни). Она связана с субъектностью философии. Альтернативные
подходы в данном вопросе состоят в том, что в одном случае философия рассматривается
как общественная форма сознания, в другом – как индивидуальная.
Первый взгляд наиболее лапидарно и строго выразил Гегель,
согласно которому философия есть эпоха, схваченная в мысли: «Задача философии –
постичь то, что есть, ибо то, что есть, есть разум. Что же касается отдельных
людей, то уже, конечно, каждый из них сын своего времени; и философия есть
также время, постигнутое в мысли» [Гегель 1990, 55]. Именно из такого понимания
исходит философия, поскольку она получает продолжение в теологии и особенно в
науке, ставит себя в зависимость от них. Это означает, что действенность
философии зависит не от нее самой, не от философски мыслящего индивида, а
опосредуется общественными институтами – церковью, наукой, государством.
В рамках другого подхода философия прямо замыкается на духовное
развитие личности. Такого рода определений можно найти в истории философии
много. Резче всех, пожалуй, высказался Ницше: «В философе нет совершенно ничего
безличного». «Всякая великая философия» для него была «как раз самоисповедью ее
творца» [Ницше 1990, 244–245]. При таком понимании философия налагает
обязанности на самих философов. И действительно, философы, как правило, всегда
относились к собственным учениям очень личностно, в аспекте собственных
нравственных перспектив. Однако превалирующей и исторически значимой формой
философствования такой подход был, пожалуй, только в античную эпоху, когда
философы непременно рассматривали свои учения в их нравственно обязывающем
значении и собственную жизнь возвышали до уровня философского аргумента.
Новый – целостный и самодостаточный – образ философии
предполагает такой синтез ее познавательных и этико-аксиологических аспектов,
когда она будет одновременно формой и общественного, и индивидуального
сознания. Когда она, будучи знанием (эпохой, выраженной в понятиях), станет в
то же время и выбором (формой личностной автономии). Когда именно автономная
личностно-формируемая позиция индивида станет конкретной формой обнаружения ее
общезначимой сущности. Это означает, что вопрос о новом качестве, новом образе
философии совпадает с вопросом о новых перспективах развития человека.
Гусейнов А.А.
Литература:
Гегель 1990 —
Гегель Г. Философия права. М., 1990.
Делез, Гваттари
1998 — Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., 1998.
Ницше 1990 —
Ницше Ф. По ту сторону добра и зла / Соч. В 2-х тт. М., 1990.
Плотин 1996 —
Плотин. Эннеады. Киев, 1996.
Рассел 2002 —
Рассел Б. История западной философии. Ростов-на-Дону, 2002.
Соловьев 1988 —
Соловьев В.С. Философские начала цельного знания / Соч. в 2-х т. Т.2. М., 1988.
Фрагменты 1989 —
Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989.
Шпенглер 1998 —
Шпенглер О. Закат Европы. Т.2. М.: Мысль, 1998.
Источник: http://metaetika.ru/news1185
|